Раньше я любила дождь, точнее любило то, что он делал с изнывающей от жары землей. Однако когда ты живёшь в Лондоне, тебе уже порядком не интересна эта особенность. Но сегодня, 20 июля, стоя под окном и наслаждаясь звонкой музыкой каплей дождя, я получала какое-то идиотское наслаждение. Мне было абсолютно всё равно, что платье, надетое на мне, было порвано где-то на уровне колена и было вообщем-то не первой свежести. Соседи живо сплетничали обо мне каждый день, часов этак в восемь, когда заканчивался рабочий день, а электричества почему-то не было. И это в 1978 году! Удивительно, не так ли? Зато я утешала себя мыслью, что делаю добрые дела - не даю работягам, безусловно не думающем о бушующей войне, помереть от скуки.
Война. Как много боли и ненависти звучит в этом слове. С этим словом связаны для меня зелёные лучи тут и там летающие, иногда пролетающие в нескольких миллиметрах от моей головы и от головы моих друзей. Огонь, полыхающий в деревне Хогсмид и опаливший частично мою чёлку.
Чёрт, я опять думаю об этом! А ведь обещала забыть. Сегодня выходной для меня, вчера на меня напали штук двадцать пожирателей и Дамблдор, одержимый справедливостью, отправил меня на денька два отдыхать. Что ж, это может пойти на пользу.
Мне девятнадцать, а смотря на мои руки, покрытые шрамами, почему-то думаешь, что на много больше, да моральное состояние оставляет желать лучшего. Люди в моём возрасте только-только начинают понимать что-то в жизни, а мне кажется, что я на много взрослее своих сверстников и понимаю куда больше них.
Вот где-то вдалеке загрохотал шум двигателя подаренной мной Сириусу байка, и он бахнулся об землю, желая, что бы об его приближении знал весь Лондон, точнее его окраина.
Он улыбается, и в его серых глазах пляшут бесята из-за побега с поста. Я не одобряю, но кто меня спрашивает, если он захотел что-то сделать, то он сделает…
Изящным движением, спрыгивая с железки, он подходит ко мне. Да, сколько бы он отрицал свой аристократизм, его видно за версту...
Он злорадно, чисто по-Блэковски, улыбается и произносит приветствие. Я не в силах ответить моему принцу на железном коне, лишь киваю. Он хохочет и резко берёт меня на руки.
- С тобой всё хорошо, - обеспокоенно спрашивает он уже в доме. Сейчас в глазах виден испуг и надежда, кажется, я здорово его напугала своим молчанием.
- Сириус, всё хорошо. Ты как? Как поиски? – сразу я допрашиваю его. Он облегчённо улыбается и, не обращая внимания на мои вопросы, спокойно идёт ставить чайник. Через пару секунд я, сидя на диване и дав ему поиграть в домового эльфа, чувствую запах еды и, спотыкаясь об коврик, бегу на кухню, мотивируя тем, что надо ему помочь, хотя просто обожаю смотреть, как он готовит {censored} наподобие яичницы с беконом и так далее.
Я была права. На завтрак, конечно же, его фирменное блюдо. Нет, вы не сомневайтесь, я умею готовить. Вот только я слишком наглая, что бы взять эту работу на себя, когда в доме есть ещё кто-то, особенно если этот «ещё кто-то» обожает готовить для меня, и я этим активно пользуюсь.
Он улыбается. Я беру первый попавший помидор и расчленяю его, при этом дважды порезав палец, он снова смеётся в голос над моим смущением от этого.
- Андромеда хотела, что бы ты погостила у неё, хочет с тобой познакомиться, - с большим усилием остановив смех, и вытирая слёзы в уголках глаз, говорит он.
- Когда я могу пойти, - задаю вопрос я, и его лицо на секунду просто сияет. Неужели думал, что я откажусь?!
- Хоть сейчас, - поймав мой вопросительный взгляд, он добавляет,- у неё маленький ребёнок и она не ходит в рейды.
- Ребёнок? – спрашиваю я, уверенная, что в девятнадцать лет не время для потомства.
- Она старше меня на пять лет, - истолковав мой вопрос правильно, поясняет он.
Он никогда не говорил о своей семье, знаю только имена и то из справочников для чистокровных об истории древних родов и я начинаю его спрашивать о его кузине всё. Он охотно рассказывает мне, и я даже не замечаю, как расправляюсь с порцией еды, и как оно велит мне собирать вещи для поездки.
Я поднимаюсь с места и, виляя бёдрами а-ля Мерлин Монро, иду на второй этаж моего съемного дома, на окраине Лондона. Сириус проводит меня взглядом, не в силах устоять на месте срывается за мной, и мы вместе поднимаемся ко мне в спальню.
Через три часа собравшись, мы залезаем в красно-жёлтый байк, выкрашенный самим Сириусом, взлетаем и уже через пол часа снижаемся возле дома Тонксов. Теодор Тонкс радостно махает прибывшим и звучным голосом приглашает в дом.
Дом является причудливым совмещением мугловской техники, например телевизора и магнитофона, и метлы, подвешенной над потолком. Теодор два раза спотыкается, один раз даже разбивая вазочку, пока доходит до гостиной, где нас встречает сама Меда, как её называет Сириус.
С первого взгляда в её очи понятно, что она совсем не Блэк. Мы проводим несколько чудесных часов, пока в зеркале Сириуса не появляется злобный Джеймс и не просит немедленно приехать. Тогда я и Сириус прощаемся с дружной парой и их дочерью, которая при виде меня меняет свой цвет волос на золотой, при виде дяди на оранжевый и едим к Джеймсу, так страстно желающему компанию…
Джемса мы нашли под большим деревом возле входа в школу. Оказалось, что он просто решил показать нам кольцо, приготовленное для Эванс. Бродяга накинулся на друга, желая немедленно придушить. Ещё бы! Мы тут думали, что на него накинулись пожиратели, а он… хохотал. Ему всегда нравилось доводить Бродягу до белого каления… Рискну предположить, что это было тщательно спланированно... Это так в духе Джима...
Потом прилетает Дамблдор и спрашивает Бродягу о том, что он тут забыл и отправляет всех домой. Даже Джеймса. Мы втроём еле-еле влезаем на байк Сириуса и летим к Лили.
Лили, грубо говоря, дрыхнет на посту, и Джеймс бережно берёт её на руки аппатирует домой. Через пять минут мы подъезжаем туда же. Не бросать же байк!
Универ Экстрасенсов
В этом мире существуют духи и потусторонние силы, каждые из которых тревожат умы обычных людей. Они пугают, запутывают…
Варианты ответов: