Когда он уходит, у Катрины на душе неспокойно, тоскливо, тревожно. И дом, где они живут, как будто сразу покидает жизнь. Любящее ее сердце в узкой груди будто бы каменеет, так что едва слышен под ребрами стук. Кровь на искусанных губах медленно засыхает, пальцы опускаются, принимая тяжесть воздуха без тепла. Она тяжело и неровно дышит и проглатывает скользкий и жгучий комок.
Закрывается дверь, закрываются его глаза, закрывается ее сердце.
«Возвращайся домой, Дино... Я буду ждать. Ты только возвращайся, хорошо?»
Катрина знает одну простую истину: какую глупость бы ее не милый мальчик не совершил, жертвой какой крайности бы не пал – ждать она его ни за что не перестанет. Никогда. Но тот самый не милый мальчик об этом не знает, а потому и уходит. Она молчит. Она же знает, она же ждет. И поэтому ей ничего другого и не надо. Только надеяться, только ждать.
* * *
Любящее женское сердце тревожно сжимается. В тонких ее запястьях ниточкой бьется пульс. Катрина лишь плотнее прижимает к груди тощие сбитые колени. Ее пальцы, судорожно сжимающие тонкое ситцевое одеяльце, немеют, касаются сухих, обветренных трещинок в уголках дрожащих губ. Катрина ждет, почти смиренно, почти покорно, жадно дыша – а что еще остается? - что сейчас раздадутся его знакомые тяжелые шаги. Совсем рядом, в опасной близости, такой, что протянешь руки, коснешься души и ни за что не отпустишь, не позволишь уйти. Ни сегодня, ни завтра, ни в другие дни, что случатся позже. Чтобы быть рядом. Чтобы всегда. Но, нет, это всего-навсего ветер, что обманчиво близок.
«Эй, Дино, возвращайся домой...»
Катрина не может уснуть.
«Снова уходишь?»
«Спи, Катрина... Я скоро вернусь».
Катрина не может уснуть, но смиренно лежит в смятых одеялах, не шевелится и дышит спокойно. Дино не должен знать, что она будет ждать, прогоняя свой тревожный, неровный сон и роняя слезы в подушку.
Уходить, когда для нее каждая ночь без сна, когда в небесах свет рождается в темноте, между четырьмя и пятью – уже нормально. И по живому не режет, нет, но ранит все еще больно, предельно точно.
Дино уходит, и тают его объятия. Тепло невесомо, едва ощутимо, и тлеет в ночной прохладе. И смутные очертания за окном скрываются в пепельно-белом влажном тумане. И он, до боли в глазах, до глухих еле слышных хрипов и всхлипов в клетке грудной, такой родной, знакомый, теряется в этой бесцветной мгле. Рассвет забирает его.
«Возвращайся домой... Я буду ждать. Ты только возвращайся, хорошо?»
«Спи, Катрина. Я скоро вернусь.»
Он закрывает за собой дверь, закрывает свое сердце, закрывает ее глаза. Катрина не должна видеть кровь, что засыхает на его руках и пальцах. Не должна.
Это то единственное, о чем он думает, когда покидает стены родного дома, когда, поправляя ее одеяло, замечает трепетную дрожь ее темных ресниц и первую влагу в уголках глаз.
Он знает, что должен сделать, и плотнее закрывает за собой дверь. Он знает, а потому уходит с одной только беспокойной мыслью: «Тебе лучше никогда не знать то, что знакомо мне. Поверь, никогда...»
Но есть кое-что, о чем Дино не знает, о чем Катрина не позволит ему узнать. Никогда.
Ее не милый мальчик не знает о той простой истине, которую она, точно мантру, зачитывает себе, когда за ним закрывается дверь, а рассвет забирает его. Но это на самом-то деле неважно. Для него - неважно. Для него уже одного достаточно, что где-то есть дом, что живет там любящая его женщина, что она его все еще ждет. И будет ждать всегда, какую бы глупость он не совершил.
Игра богов
Этот мир представляет из себя классический мир средневекового фэнтези, населённого множеством рас и государств. И у так…
Варианты ответов: