Лампочка, свисавшая с потолка на длинном, слегка изгибающемся проводе, тихонько дребезжала. Интересно, сколько я уже здесь сижу? Наверное, час. Алексей Денисович, начальник станции, расхаживал по комнатке и гневно отчитывал меня:
- Чем ты думала-то? По-хорошему тебя за такое в карцер надо отправить на неделю или вообще крысам на корм, в северный тоннель…
Пока он, скрипя разношенными ботинками, мерил шагами собственный кабинет, я лениво подумала о том, что раньше, давным-давно, здесь отдыхали машинисты. Мысленно поставив к стене кровать, стол заменив на невысокую тумбочку, я любовалась воображаемым результатом. Желания вслушиваться в слова Алексея Денисовича не было – я была уверена в том, что, скорее всего, меня просто отправят на месяц к свинаркам или ещё куда-нибудь – начальник знает, что я терпеть этого не могу. В карцер у нас не отправляют уже давно – жизнь здесь спокойная. Дело, собственно, в том, что этой ночью я пыталась удрать со станции. Не буду вдаваться в подробности моего наиглупейшего плана, скажу только, что меня поймали и водворили на место. Теперь я делаю вид, что, полностью раскаявшись, признала свою ужасающую легкомысленность и получаю положенный мне нагоняй. Я уже совсем было увлеклась придумыванием рисунка скатерти на тумбочке, как вдруг Алексей Денисович замолчал и грузно опустился на тревожно заскрипевший стул. Я заморгала глазами, стирая из собственного воображения иллюзорный интерьер, и сосредоточилась. Возможно, сейчас мне следует сделать особо жалобный вид и тихим голосом сообщить, что осознала свою вину и буду вести себя как примерная девочка. Отработаю штрафной месяц на ферме, а после продолжу заниматься повседневными делами. Не тут-то было…
- Я понимаю, тебе сейчас нелегко. Нам всем очень жаль, что так вышло, но это совсем не должно…
Нет, этого я не вынесла. Мягкий, как пуховая перина, голос, заискивающее выражение лица – какая мерзость! Терпеть не могу… Я резко вскочила и выбежала из кабинета, хлопнув дверью, которая тут же отозвалась всхлипом петель. Конечно же, я не имею права на такое поведение, конечно же, нельзя грубить начальнику станции и прочее. Но нет у меня больше сил!
По полутёмной станции, залитой неясным светом ламп, я пробежала к своей палатке, откинула полог и, споткнувшись о брошенный на полу рюкзак, рухнула на матрас. Удачно.
В метро я с раннего детства – с пяти лет, но поразительно отчётливо помню надземную жизнь – высокое небо над головой, запахи большого города, серые вышки домов – как будто знала, что скоро лишусь этого и оттого сохранила в памяти множество цветных картинок-воспоминаний. В день катастрофы из всей моей большой семьи спаслись только мы с отцом. Ему я благодарна за многое – даже в условиях метро я получила хорошее образование. Отец был профессором филологии, дома была отличная библиотека, которую здешние сталкеры потом частично перенесли на станцию. После, когда жизнь в подземелье начала налаживаться и сложилась система управления нашим городом-государством, папа был на руководящих позициях. Неделю назад он умер. Я не знаю, болел ли он чем-нибудь или просто не выдержал существования в душных застенках станции. Теперь ведь уже всё равно, правда?
Так что моя несдержанность и безрассудство будут списаны на расшатанные в связи с гибелью отца нервы. А Алексей Денисович, давний друг семьи, стерпит дерзость с моей стороны.
Я ударила кулаком подушку и неожиданно почувствовала скатывающуюся по щеке крошечную слезу. Разозлившись на саму себя, стёрла солёную каплю рукавом рубашки, уселась на пол рядом с рюкзаком и в нерешительности раскрыла его. Тут послышались шаги, и я поспешно спрятала вещи за матрас. Кто-то откинул полог палатки и посветил внутрь фонариком. Ну, это уж слишком – если неосторожно обращаться со светом, можно и ослепнуть! Поскольку лишь один человек на станции мог повести себя стол бесцеремонно, я схватила подушку и метнула её в образовавшийся «дверной проём».
Академия наёмных убийц
В этом мире, тайные войны и заговоры приобрели особо важное значение. У каждого влиятельного человека есть свои связи с…
Варианты ответов: