Тонкое лезвие, закаленное в одной из кузниц в небольшом германском городишко, покоится на равнодушном синем бархате под стеклом музейной витрины. Чернение узора на рукояти давно слезло, явив миру серебристый металл, на темно-фиолетовом агате на конце чуть поблескивают тонкие царапины. Каждый день множество людей проходят мимо, даже не замечая порою средневековый клинок-нож с обоюдоострым лезвием, а дети день за днем повторяют, то хотели бы забрать его домой, мгновенно забывая об этих словах. А он помнит. Все помнит.
Он помнит, как жар горна расплавлял его сущность, как тяжелый молот раз за разом выбивал из него чувства, рассыпая их миллионами золотистых искр вокруг. Ледяная вода приняла останки души в свои недра, окутав бесконечностью в темной кадке. Он украл ее хладнокровие и спокойствие в ту секунду, заставив в бешенстве шипеть и виться, беспомощно выплескиваясь яростными пузырями. А он лишь посмеивался, самодовольно ухмыляясь яркими вспышками, когда могучие руки кузнеца водили его по точильному камню, отдавая себя воле создателя.
Он помнит, как заказчик – граф, хозяин ближайшего поместья, - презрительно щурил глаза, покручивая в руках его кожаные ножны, как постукивал тонкими пальцами в белых перчатках по темному, еще совсем молодому камню на рукояти - глупому юнцу, который мечтал когда-то попасть в колье к самой королеве, но оказался по воле случая в его власти. Граф был недоволен работой, назвал ее недостаточно изящной, и отказался платить кузнецу всю стоимость кинжала. Тот не мог смириться с этим, но аристократ пригрозил ему собственным творением, принуждая сдаться. В тот день впервые клинком взмахнули для того, чтобы ранить или убить, и захватывающее, ошеломляющее ощущение полета не могло не вскружить голову молодому оружию. Всю дорогу он с упоением вспоминал, как разрезал возмущенный воздух, присвистывая от наслаждения, и мечтал скорее вновь вырваться из черной кожаной тюрьмы, в которой вынужден был существовать.
Его подарили сыну графа, десятилетнему мальчонке с большими зелеными глазами. Он часто доставал клинок из ножен, и тот помнит, как радовался этому каждый раз в предвкушении чего-то нового. Но мальчик лишь бесполезно махал им в воздухе, громко крича глупые слова, раз за разом плашмя ударяя его по надменному воздуху. А он вынужден был терпеть издевающийся смех самодовольных птиц, пытающихся заставить его злиться. Он до сих пор не простил давно почившим пернатым тех оскорблений, но каждый раз тогда лишь поворачивал тонкое лезвие в лучах солнца, разрезая им зрачки холодным блеском.
Он помнит и то, как мальчик вырос и перестал играть с ним. Он лишь висел на поясе юноши, поблескивая давно уснувшим агатом в отблесках свечей по вечерам, и вслушивался из бессловесных ножен то в разговоры аристократов, то в жаркие признания в любви какой-то черноглазой леди, прикрывающей алые, лукаво усмехающиеся губы за тонкой тканью дорогого китайского веера. Он все больше углублялся в себя, затупляясь, и отдавал душевный холодок черной коже вокруг.
Он помнит и ту черную ночь, когда в свете полной луны через открытые ставни окна его владелец, уже не мальчик и не юноша, а самодовольный граф, в приступе ревности зарезал свою черноглазую жену его серебристым телом. Он лежал тогда в углу, у старого чугунного сундука, откинутый рукою хозяина, и мелко дрожал от , {censored} лишенный робкой, редкой среди его собратьев чистоты, и тонкие струйки крови капали с острия на гранитный пол словно родниковые слезы.
Он ненавидит графа за тот день, ненавидит до сих пор, мелко трясется на бархате витрины, вспоминая приоткрытые алые губы графини, с которых тонкой струйкой текла кровь по белоснежной щеке. И камень в его рукояти блаженно темнеет всякий раз, как он видит перед собой искривленное лицо графа, его встрепошенные черные усики и страх в потемневших и обмельчавших со временем грязно-зеленых глазах. Страх смерти, которую аристократ принес сам и которую видел перед собой в лице молодого конюха, нервно облизывающего свои тонкие, покусанные губы и сладостно переминающего в мокром кулаке рукоять кинжала, украденного у господина. Та кровь взметнулась фонтаном, {censored} уснувший агат, а клинок с наслаждением впитывал в себя ее брызги, одурманенный местью за свое унижение.
Так и начался его путь из рук могучего кузнеца на синий бархат музея, где никто и не знает о его прошлом. О том, что конюх был слишком самонадеян и мстил графу лишь из желания похвастать перед друзьями своим поступком. Кинжалу было противно, когда, взмахивая каштановыми волосами, этот еще совсем мальчишка, возомнивший себя мужчиной, вскидывал его к потолку таверны потными ручонками, опрокидывая очередную кружку эля, и громко хвастал своим геройским поступком – избавлением жителей от тирана. И клинок был очень рад, что живот конюха его дружки вспороли обычным ножом мясника, а он, откатившись, лежал в канаве и наблюдал, как грязная кровь вытекает из уродливой раны, а алчные людишки вытаскивают из карманов мертвеца украденные из поместья серебро и украшения, совсем забыв про клинок.
В черном иле канавы он пролежал несколько месяцев, грозя холодным острием пробегающим мимо крысам и равнодушно следя за проходящими мимо горожанами. Его не интересовали ни вопли трактирщика, ни блатные песни пьяных мужиков, ни лепет молоденьких официанток, и лишь тонкий луч луны вечерами заходил к нему, осторожно оглядывая точеное лезвие и темный камень с царапинками.
Очнулся он от плача молодой девицы, обесчещенной подлым мещанином. Захлебываясь в грязи, не стирая с лица слез, она жалась в кусты у канавы, закрывая руками голову от ударов пьяного великана в криво надетой потертой кожаной куртке. По изящному белому лобику несчастной текла тонкая темная струйка, посмеиваясь и маня клинок повеселиться вместе. И он блеснул серебристым лезвием в ответ шаловливой капле, что с тихим смехом сорвалась вниз с острого подбородка. Тогда дрожащая женская рука несмело взяла его холодную рукоять и со свистом вонзила в бедро негодяю, заставляя клинок свистеть от восторга. Мужчина рухнул, а он вонзился в его распахнутую грудь, раз за разом прокусывая темные мясистые связки и мышцы, проламывая в ярости белесые ребра и блаженно захлебываясь алой жидкостью, что вновь пробудила его к жизни.
Струи дождя смывали с него грязь, а он торчал из еще теплого человеческого тела, хвастливо поблескивая стекающими по лезвию дорожками густой крови, и агат вновь наливался цветом, бросая вызов пугливым каплям воды.
Его вырвал и тела мелкий воришка, что за бесценок продал его обманщику-оружейнику, что сразу же после сделки сдал кареглазого брюнета. Клинок жалел в тот момент, что не попробовал бурлящую кровь молодого парня, повешенного на городской площади, и немного завидовал крепкой желтоватой веревке, осыпая пол оружейной мастерской искрами из-под точильного камня.
Оружейник продал его за мешок серебряных монет молодому оруженосцу, что вскоре бесславно погиб, не управившись с погнавшей лошадью и рухнув с обрыва. Кинжал вынесло течением протекавшей на дне того ущелья реки в лес, где в заводи его нашел охотник, многие годы уже живущий там, и стал использовать как охотничий нож. Оружие графов, он не мог стерпеть такого, раз за разом перерубая не те сухожилия у пойманных животных и даже раня самого мужчину. Кровь оленей и мясо кабанов были слишком мирны и благородны, они не будоражили ледяной металл, и он жаждал вновь убить человека. Но спокойствие смиренного охотника заставили его покориться, раз за разом вырезая из туш непригодные органы, очищая шкуры оленей и волков. Мужчина держал его в порядке, затачивая, как только он потупиться, не размахивал лишний раз, рубя воздух, и сделал ему новые ножны взамен давно утерянных старых, за что кинжал не раз спасал ему жизнь, пронзая сердца взбесившихся медведей и нападавших на хижину волков. Душа его покоилась мирно, покуда его друг не умер от старости. Тогда и сам нож отошел в забвение, засыпая навеки.
Он помнит, как был недоволен, когда его нашли ненароком глупые детишки через много-много веков, разбудив и отвлекая от раздумий. Наивные и надменные мальчишки хотели забрать его себе, но он не дался, ведь ни один из них не мог бы заменить его друга, его последнего владельца. Через много рук он прошел, никому не даваясь, отпугивая самых настырных легкими царапинами на неосторожных пальцах, покуда не попал в музей, названный «одним из кинжалов Средневековой Германии», и не нашел пристанище на синем бархате под стеклом витрины. Прошло много лет, миллионы людей прошли мимо, не заметив его, и лишь дети снова и снова говорят, что хотели бы забрать его домой, забывая об этом через мгновение.
Года идут мимо, а он помнит вкус крови предателей и бесчестных убийц. Он помнит своего Господина в меховой охотничьей жилетке. Он помнит.
Корпорация "Секреты Аномалий"
Аномалии - таинственные, не поддающиеся логикой и здравым смыслом вещи, существа и события. Они появились в связи с акт…
Варианты ответов: